В этой теме выложу отдельные примеры толкования сновидений, которые имеются в тифоаналитической литературе. Естественно, что ракурс толкования их соответствующий.
Отправлено: 10.02.08 14:21. Заголовок: Влечение к смерти в любви к детям
Я понимаю, как трудно неподготовленному читателю заподозрить даже в любви к своим детям и в удовольствии от любви к своим детям проявление влечения к смерти. Более привычна другая интерпретация: любовь к детям заставляет человека рисковать и жертвовать своей жизнью, а не наоборот. На самом же деле любовь к детям есть всего лишь одно из возможных проявлений влечения к смерти, способ, который позволяет нам эффективно и качественно умирать, получая от этого максимум удовольствия, так как родительский инстинкт позволяет намного легче обойти ту систему хронификации жизни, которая при других условиях с помощью боли и страха заставляет нас жить. Я могу здесь вспомнить в подтверждение этих слов свой сон.
Я плыву по морю. Рядом со мной плывут две мои дочери одиннадцати и семи лет. Берег еще очень далеко, и силы у девочек кончаются. Я вижу это и понимаю, что не смогу доплыть до берега с обеими. Я мгновенно принимаю для себя решение: старшая прожила на свете больше, чем младшая, и поэтому спасать нужно младшую. Я доплываю с ней до берега, оставляю ее там и возвращаюсь к тому месту, где оставил старшую. Ее не видно на поверхности воды, и я ныряю за ней. Погружаясь в воду, я смотрю по сторонам, но ничего кроме безграничного переливающегося зеленого марева не вижу. Я понимаю, что уже не смогу найти ее, но и сам не поплыву назад. Я продолжаю погружаться, испытывая при этом удивительное спокойствие и облегчение. Облегчение, сравнимое с удовольствием от исполненного долга.
Я полагаю, что в период своей жизни, соответствующий этому сну, внутри меня проснулось и подняло голову влечение к смерти, и оно очень хорошо понимало, что единственный вариант реализовать это желание, единственная структура и единственный путь, по которому оно могло бы проложить себе дорогу к цели – смерти, был родительский инстинкт. Как иначе можно было бы объяснить это сновидение? В реальной жизни мы, разумеется, не всегда можем определять и управлять обстоятельствами нашей жизни, но в сновидении в соответствии с принципом удовольствия ничто не мешает нашей голове создавать сюжеты, компенсирующие неудовлетворенные в реальности влечения. Если существует любовь к своим детям в общепринятом смысле этого слова, то что помешало моей голове нарисовать идиллическую картину загорания втроем на пляже, «придвинуть» берег ближе, чтобы можно было доплыть всем втроем, «дать» найти и спасти старшую дочь? Но нет: бессознательные глубины моей психики отвергли младшую дочь, выкинув ее на берег (спася ее) и поспешили уничтожить сознание, инцестуозно связав и растворив его в глубинах бессознательного. Именно этот процесс самоуничтожения доставил моей голове самое большое удовольствие, а спасение дочери выполняло всего лишь роль благовидного предлога для системы хронификации жизни. С моей точки зрения, тот же самый механизм лежит в основе немеркнущей популярности простого, как сама жизнь, сюжета, в котором родители сначала теряют своего ребенка (как правило, его берут в заложники некие злые силы), потом, рискуя своей жизнью, прилагают все возможные усилия, чтобы спасти его, и затем спасают. Утрата ребенка и возможность пожертвовать своей жизнью ради его спасения — бессознательная основа удовольствия от просмотра таких фильмов. Спасение ребенка и почти всегда сохранение жизни родителей — формальная уступка механизму хронификации жизни, которая требует сохранения не только жизни своего потомства, но и своей собственной.
Не менее года пациент, страдающий зависимостью от опиатов, должен быть медикаментозно изолирован от любой возможности их воздействия на мозг. Только после этого мозг восстанавливает свою деятельность настолько, что мы можем ожидать от него способности самостоятельно контролировать своё влечение к наркотику в ситуации его постоянной доступности. Это так же просто понять, как то, что сломанная нога для своего восстановления должна определённое время находиться в гипсе и быть неподвижной. До окончательного срастания кости нога только внешне выглядит целой — на неё нельзя ступать. Процессы, протекающие в сломанной кости в период её срастания, занимают определённое время. Восстановление «расколотого пополам» мозга наркомана требует времени. На сломанной ноге нельзя бежать «усилием воли». Наркоман с зависимостью от героина не может жить среди наркотиков, «усилием воли» воздерживаясь от их приёма, если его мозг не находится в медикаментозном «гипсе» из блокаторов опиатных рецепторов.
Одна из моих пациенток через три месяца лечения, в течение которых она ни разу не принимала героин и уже сознательно не испытывала к нему никакого влечения, с ужасом рассказывала мне свой сон: ей приснилось, что она встретилась со своим знакомым, с которым она раньше принимала героин, и он предложил ей вместе «уколоться», на что она ему (во сне) ответила, что «уколоться» сейчас не может, так как принимает лекарство, но скоро ей предстоит лечение зубов под наркозом (ей на самом деле предстояла такая процедура) и за три дня до наркоза препарат будет отменён — вот тогда она с ним и «уколется». Пациентка, будучи очень неглупой девушкой, совершенно верно интерпретировала свой сон как признак спрятанного в глубине её сознания (но всё ещё живого) влечения к героину и пришла от этого в ужас. Поняв это, она вынуждена была в дальнейшем уговаривать своих родителей не прекращать давать ей блокаторы опиатных рецепторов. А когда родители всё-таки окончательно забросили следить за их приёмом, она сама ещё долгое время принимала их сначала постоянно, а потом перед критическими ситуациями, когда предполагала контакт с наркоманами. И даже через шесть месяцев лечения, уже не принимая препарат, во время очередного психотерапевтического сеанса она рассказала мне, что, перебирая свои зимние вещи, увидела одежду, в которой полгода тому назад принимала наркотики, и в ту же секунду острое желание «уколоться» волной подступило к её горлу («так, как будто этих шести месяцев и не было»), и она даже вспотела. Пациентка смогла тогда удержать себя. Но это была очень сильная девушка — не каждый на её месте смог бы справиться с таким рецидивом компульсивного влечения. Не у каждого хватит силы воли просидеть всю ночь на полу с набранным шприцом с героином (как это произошло с другой моей пациенткой) и под утро, изнемогая от внутренней борьбы, последним усилием воли выдавить всё содержимое шприца на ковёр.
Меня постоянно пытаются обвинить в том, что то, что я вижу и иногда пытаюсь показать другим, — ужасно, мрачно и беспросветно. Я с этим принципиально не согласен. Во-первых, эти оценки сугубо эстетические. Японцы находят, что харакири — один из самых прекрасных, возвышенных и достойных способов смерти, а зрителей-европейцев в обморочном состоянии выносили с подобных церемониалов. Христиане рассматривают как возвышенную и прекрасную смерть Иисуса на кресте и даже носят ее изображение (с моей точки зрения — как украшение) на шее. С точки зрения тех же японцев носить на шее изображение тела человека в момент его казни — тоже более чем странно. Дело вкуса. Сегодня моя пациентка, после того как я рассказал ей, что в реальной жизни бывают случаи, когда родители вступают со своими детьми в интимные отношения, обвинила меня в том, что тот мир, который я ей рисую, — мерзкий и грязный. Я же рассказал ей об этом лишь для того, чтобы всеобщностью скрасить неприятные ощущения от ее сновидения, в котором она наблюдала своего обнаженного отца с эрегированным фаллосом, с которым на глазах у матери заигрывала ее обнаженная сестра. При этом «моя» картина мира все равно осталась для нее более мерзкой, чем ее собственная.
Отправлено: 10.02.08 14:48. Заголовок: Страх смерти
Витальные (или провитальные) мотивы отражают естественный для человека страх перед смертью, тесно связанный с инстинктом самосохранения.
Можно без преувеличения сказать, что из всех живых существ только человек способен сознательно преодолеть барьер системы хронификации жизни и на равных взглянуть в лицо смерти. Для подростков страх перед смертью в некоторых случаях даже является как бы своеобразным инициационным испытанием. На вопрос: «Что значит для тебя быть смелым?» для североамериканских индейцев-школьников обычным ответом является: «Иметь смелость убить себя». В возрасте 14 лет мы по очереди на глазах у всего класса на высоте четвертого этажа переходили из одного окна в другое через улицу по узкому карнизу.
Хендерсен приводит интересный пример сновидения молодого человека 25 лет, который испытывает сомнения по поводу предстоящей женитьбы из страха стать зависимым от жены так же, как был зависим от матери. В своём сне молодой человек был вовлечен в ритуальный танец с другим мужчиной и двумя женщинами, одна из которых была его невестой.
«Мужчина и женщина, муж и жена, выглядели старше и впечатляли сновидца постольку, поскольку, несмотря на свою близость друг к другу, имели возможность для выражения своих индивидуальных различий и не проявляли собственнических наклонностей. В таком выражении оба они воплощали брачный союз, не понуждавший к неуместным ограничениям в развитии индивидуальности обоих партнеров. И если бы он имел возможность достичь такого состояния, то в этом случае женитьба стала бы для него приемлемой. В ритуальном танце каждый мужчина смотрел в лицо женщине-партнёру, и все четверо находились по углам квадратной танцевальной площадки. По мере того, как они танцевали, становилось очевидным, что всё действие напоминает также и танец с мечом. Теперь уже в руке у каждого танцора был маленький меч, с которым тот или та совершали замысловатые арабески, двигая руками и ногами в череде движений, символизировавших попеременно импульсы агрессии и повиновения друг другу. В заключительной сцене танца все четыре танцора должны были вонзить свои мечи в свою грудь и умереть. И только сам сновидец в последний момент отказался совершить самоубийство и остался стоять один, когда все остальные упали. Он чувствовал глубокий стыд за свою трусливую неудачу: неспособность принести себя в жертву наряду с другими».
На связь между страхом и удовольствием Фрейд обращает внимание в четырнадцатой лекции «Введения в психоанализ». В связи с темой исполнения желания Фрейд пишет следующее: если мы предполагаем, что психическая деятельность подчиняется принципу удовольствия, а сновидение всегда есть исполнение желания, то как быть с теми многочисленными сновидениями, которые вызывают неприятные чувства, и в том числе «гнетущий страх»? На самом деле, если мы не всегда можем управлять окружающей реальностью, которая не спешит заботиться об удовлетворении наших желаний, то что может помешать нашей психике, если она подчиняется принципу удовольствия, во время сна, когда мы практически не зависим от этой внешней реальности, воспроизводить в своих сновидениях только самые приятные и доставляющие только наслаждение картины? Почему не работает та компенсаторная функция сновидений, которая так наглядно проявляется в детских сновидениях? Я помню одно из своих первых детских сновидений, великолепно иллюстрирующее его компенсаторную функцию. В яслях нам часто давали глазунью — каждому ребенку по одному яйцу. Нам всегда ее не хватало и хотелось еще. Однажды ночью мне приснился сон, что я нахожусь в своей детской комнате, и она на две трети заполнена глазуньями, а я сижу посреди комнаты по пояс в них. Это понятное сновидение: то, что не может предоставить реальность, сновидение компенсирует тысячекратно. Но посмотрим дальше. Как можно понять сновидение, в котором я нахожусь на крыше общежития, поскальзываюсь и стремительно качусь к краю, четко ощущая спиной сначала крышу, затем край, затем пустоту — и проваливаюсь в нее, понимая, что это конец? Это тоже понятное сновидение. И оно не менее понятно, чем сновидение о глазуньях. Какое желание может удовлетворять это сновидение, кроме желания смерти? Для нас это несомненно. Фрейда эти сомнения мучили не один год.
Читая ту же четырнадцатую лекцию, можно убедиться, что еще задолго до начала работы над «По ту сторону принципа удовольствия» у Фрейда возникла потребность «найти объяснение тому, что есть много мучительных и, в частности, страшных сновидений». Для объяснения этого он выдвигает несколько предположений. Первое является несомненной данью его убежденности в охранительной функции сновидений — в том, что они являются устранением нарушающих сон психических раздражителей путем галлюцинаторного удовлетворения. В соответствии с этим страшные сновидения есть следствие недостаточной успешности этой функции. Охранительная функция сновидения не справилась с поставленной задачей, и часть «мучительного аффекта мыслей» осталась в сновидении. Но при этом, полагает Фрейд, первичная реальность была, очевидно, еще кошмарнее, чем сновидение, которое, как могло, пыталось ее улучшить, но не добилось полностью своей цели. Здесь можно, конечно, возразить: клинический опыт учит нас, что нет такой ужасной и беспросветной реальности, которую человеческий мозг не мог бы полностью отрицать и вытеснять, причем не только во сне, но и наяву. Однако Фрейд и сам не слишком серьезно относится к своему первому предположению, поскольку считает другое предположение «более важным и глубоким». Оно заключается в том, что исполнение желания во сне должно было бы, конечно, доставлять удовольствие, но, спрашивается: кому? Тому, кто имеет желание? Но как относится иногда к своим желаниям тот, кто видит сон? Не он ли подвергает их цензуре, всячески вытесняет и подавляет? Нужно ли удивляться тогда, что исполнение подобного вытесненного и подавленного желания в сновидении будет сопровождаться неприятными аффектами и в том числе страхом. Фрейд пишет здесь: «Страшные сновидения часто имеют содержание, совершенно свободное от искажения, так сказать избежавшие цензуры. Страшное сновидение часто является неприкрытым исполнением желания, естественно не приятного, а отвергаемого желания. Вместо цензуры появляется страх. Если о детском сновидении можно сказать, что оно является исполнением дозволенного желания, об обыкновенном искаженном сновидении — что оно замаскированное исполнение вытесненного желания, то для страшного сновидения подходит только формула, что оно представляет собой неприкрытое исполнение вытесненного желания. Страх является признаком того, что вытесненное желание оказалось сильнее цензуры, что, несмотря на нее, оно все-таки пробилось к исполнению или было готово пробиться».
Фрейд считает, что мы мучительно воспринимаем бессознательное желание, реализованное во сне, только потому, что наше Я находится на стороне цензуры, и мы даем ему отпор вплоть до пробуждения. «Появляющийся при этом в сновидении страх, — пишет далее Фрейд, — есть страх перед силой этих обычно сдерживаемых желаний». То, что страшные и неприятные сновидения не подчиняются, казалось бы, принципу удовольствия, Фрейд объясняет еще и тем, что в структуру сновидения вместе со страхом вмешивается наказующая инстанция нашей психики, которой приятно доставлять нам страдания за недозволительные с ее (инстанции) точки зрения желания.
Итак, страшное сновидение — неприкрытое исполнение ранее вытесненного желания. Вернее было бы сказать, что страх и есть то самое прикрытие, которое защищает нас от собственных желаний во сне. Уберем страх — и мы увидим наше самое глубокое, самое сокровенное желание в чистом виде. Для того чтобы понять «обыкновенное искаженное сновидение», о котором пишет Фрейд, нужны ассоциации, нужно овладеть искусством толкования, нужно время, но даже в этом случае врач никогда не может быть полностью уверен в том, что он правильно интерпретировал материал сновидения. Для того же, чтобы понять страшное сновидение, искусства толкования не нужно: оно, как пишет сам Фрейд, «представляет собой неприкрытое исполнение вытесненного желания». Более того — знание того, что прикрывает собой страх, позволяет нам черпать информацию не только из ночных страшных сновидений, но и из многочисленных дневных страхов, каждый из которых также прикрывает собой вытесненное и неосознаваемое желание.
Символическим выражением подобного отношения к своему телу [желание обезобразить и изуродовать его] могут служить высказывания моей клиентки, которая мечтала стать "головой профессора Доуэля". Она долго интересовалась у меня возможно ли такое в реальности, и когда я привел ей примеры людей с травмами позвоночника в области шеи, она радостно воскликнула: "ну вот, я же знала, что голова сама по себе, а тело само по себе". Позже клиентка рассказала мне сон, в котором она едет в вагоне поезда со своими родителями и какими-то людьми. Неожиданно дорога и рельсы уходят в воду, и поезд не может ехать дальше. Все пассажиры выходят из вагонов, не зная, что делать дальше. Кто-то из мужчин сказал, что можно поставить поезд колесами на бревна и тогда можно будет плыть дальше. После того как это было сделано, поезд на самом деле поплыл по воде и превратился в пароход, но тут выяснилось, что в нем кончилось горючее. В это время кто-то заметил, что по воде плывут большие пятна нефти и было принято решение собирать эту нефть какими-то длинными сачками. В это время из воды вынырнул крокодил, схватил одного из мужчин и утащил его. Крокодила как-то поймали и освободили мужчину из его пасти.
На другом берегу водоема больная обнаружила какое-то подобие роддома или консультации на открытом воздухе. Какая-то женщина с большим свертком в руках рассказывала, как нужно правильно пеленать младенцев. Внезапно она передала сверток больной и попросила ее показать, как это нужно делать. Когда клиентка развернула сверток, она с ужасом обнаружила там пять или шесть отдельных без тела детских головок, а все их тела лежали в ряд рядом на диване. Каким-то образом пациентка поняла, что они хотят помочится, и стала пытаться приставить их головки к телам, пытаясь разобраться где чья голова, но у нее ничего не получалось. В это время детские тела стали сами радостно мочиться.
Красивый сон. Что же он может означать? Очевидно, что в глубине души мою пациентку сжигал инстинкт материнства, к реализации которого она бессознательно стремилась, но для осуществления этого инстинкта ей необходимо было бы признать свою теневую неизвестную и вытесняемую из сознания женственность (водоем, который нужно переплыть) с ее опасностью для анимусного компонента (крокодил, проглатывающий мужчину) и сон подчеркивает, что, несмотря на все страхи и опасности, у нее хватит сил это сделать (энергия появляется по ходу движения сама по себе - она (нефть) просто плывет по реке, от крокодила можно спастись). В итоге пациентка прибывает туда, куда она бессознательно давно стремиться, но где в силу многолетних запретов она совершенно некомпетентна. При этом даже ребенок, которого она желала бы (желание это частично осознавалось пациенткой) страдает той же проблемой, что и сама клиентка - разделением головы и тела. На самом деле она хотела бы родить и иметь не ребенка, а идею ребенка - ребенка-голову, и она не знает, что делать с живым ребенком со всеми его телесными проблемами. В реальной жизни свой страх иметь детей она рационализировала самыми различными способами (что ребенок не может расти без отца и т.д.). В реальности клиентка прожила шесть лет с мужчиной, не имея с ним полноценных сексуальных отношений, в "полной духовной гармонии", предаваясь различным формам духовного садомазохизма. Мужчина страшно ревновал ее "к каждому столбу", постоянно устраивал ей дикие сцены ревности и, чтобы не провоцировать его, она должна была ходить "не поднимая глаз". С другим мужчиной, с которым она жила в последующем, все было с точностью до наоборот: несмотря на великолепные сексуальные отношения (по ее словам он был просто сексуальной машиной) она самостоятельно прервала связь, потому что не чувствовала с ним духовного родства.
Здесь выскажу некоторые сомнения по поводу теории отреагирования, столь распространенной в психотерапевтических кругах, в объяснении навязчивого переживания травмы. Если расценивать симптомы вторжения как неудовлетворенность ситуацией и подсознательный поиск желательного разрешения травмы, то приходится признать, что самого разрешения часто не происходит, а в ряде случаев происходит повышение интенсивности переживаний. Так в кошмарных сновидениях ветеран не только не видит картины здорового прошлого или желанного выздоровления, но не редко, переживает устрашающие ситуации, которых в реальности не было и которые можно было только предвосхитить. Сон как реализация желательного, таким образом, выступает в обратной роли. Знакомый ветеран рассказал мне навязчивый сон, в котором он не мог запрыгнуть на БТР во время нападения противника, хотя в реальной жизни данное событие места не имело. Какой в этом случае желательный вариант сон подсказывал ему?
Отправлено: 10.02.08 17:55. Заголовок: Ваш пример с ветрано..
Ваш пример с ветраном напомнил мне мой сон, он снится довольно часто. Я должна досдать какие-то экзамены в школе (!), немотря на то, что школу я закончила 20 лет назад и отучилась в институте. Вначале я пытаюсь разобраться - почему я должна сдавать еще какие-то экзамены; вразумительного объяснения нет - но ВСЕ СДАЮТ, значит и я должна. Вот я иду в школу, получаю вопросы, пытаюсь разобраться в предмете, понимаю, что ничего не знаю. Все вокруг что-то старательно пишут, потому что перед экзаменом они ходили на подготовку, а я о ней не знала. Вначале от всего этого у меня появляется ощущение катастрофы. Но потом я думаю - собственно, что я парюсь, я давно отучилась, работаю и мне все эти экзамены не нужны, сколько бы меня не убеждали в обратном. С этой мыслью сон заканчивается. В реальной жизни у меня никогда не было таких проблем, экзаменов я боялась, готовилась и сдавала обычно на отлично. Никогда не было такого, что я шла на экзамен неподготовленной. Интерпретация: для меня одно из самых сильных переживаний страха - экзамены - было и осталось сейчас; но что именно я так боялась - не случилось, я боялась того, что сама так и не испытала. Поэтому сон и продолжается - страх остается. Как избавиться от страха? Пережить это "самое страшное" и увидеть что там дальше! Таким образом сон показывает "лицом" сам объект страха, давая возможность от него избавиться. Так что важны те варианты событий, которые ты потом можешь предпринять сам. Я понимаю, что несдача экзаменов мне ничем не грозит. Но если сон возвращается - то значит, что такой вариант все-таки чем-то меня не устраивает. Возможн, в след. раз я придумаю что-то другое.. А что происходит с вашим знакомым дальше? Его убивают, или он начинает быстрее бежать и догоняет БТР, или успешно отстреливается? В любом случае смысл такого сна - преодоление страха того, что могло бы случиться.
Отправлено: 10.02.08 18:45. Заголовок: Интерпретация: для м..
цитата:
Интерпретация: для меня одно из самых сильных переживаний страха - экзамены - было и осталось сейчас; но что именно я так боялась - не случилось, я боялась того, что сама так и не испытала. Поэтому сон и продолжается - страх остается. Как избавиться от страха? Пережить это "самое страшное" и увидеть что там дальше! Таким образом сон показывает "лицом" сам объект страха, давая возможность от него избавиться. Так что важны те варианты событий, которые ты потом можешь предпринять сам. Я понимаю, что несдача экзаменов мне ничем не грозит. Но если сон возвращается - то значит, что такой вариант все-таки чем-то меня не устраивает. Возможн, в след. раз я придумаю что-то другое.
У меня возникли ассоциации с типом сновидений, которые Ю.Вагин называет «издевательскими». Вы не позволяли себе завалить экзамен и бессознательное помещает именно в такую ситуацию, когда усилия по успешной сдаче тщетны. Но Вашей возможности управлять сном можно только позавидовать. (Чтобы во сне, да апеллировать к реальности: «что я парюсь, я давно отучилась, работаю!» Круто!)
цитата:
А что происходит с вашим знакомым дальше? Его убивают, или он начинает быстрее бежать и догоняет БТР, или успешно отстреливается? В любом случае смысл такого сна - преодоление страха того, что могло бы случиться.
Общались мы давно. О сне рассказывал он неохотно. Насколько помню, во сне его не убивали, в большинстве случаев он просыпался от страха.
Крисиз аутентичности с его неизбежными требованиями перестройки всего стереотипа бытия несомненно предъявляет повышенные требования к адаптационным ресурсам личности. И аддиктивное поведение в ряде случаев является примером патологической адаптации и патологической защиты.
Нам удается наблюдать клинические случаи, когда личность, будучи не в силах соответствовать собственным представлениям или представлениям окружающих о своем «должном» уровне личностного функционирования, использует алкоголизацию и другие формы субстанционного аддиктивного поведения как «объяснительный» и защитный механизм. «Я не достиг того, что хотел сам, или того, что хотели окружающие меня люди, не потому что не смог, а потому, что пью и(или) болею». У самого человека и окружающих его людей создается впечатление, что во всем виноват алкоголь, что достаточно ликвидировать этот фактор и ожидаемое всеми развитие пойдет своим чередом. Однако это не так. Развитие часто уже невозможно, поскольку исчерпан личностный потенциал, а алкоголь в этой ситуации является не столько защитой от мучительных переживаний, связанных с кризисом аутентичности (в связи с его седативым и атарактическим эффектом), сколько защитой от осознания внутри себя, защитой от осознания другими собственного несоответствия, собственной импотенции, собственной инволюции.
Этот ловкий маневр иногда настолько удачен, что и сама личность и все окружающие ее люди (и даже лечащие врачи) искренне уверены, что вся проблема заключена в алкоголе, что стоит убрать этот фактор, стоит «вылечиться», и ожидаемый процесс личностного развития пойдет своим чередом. Но это не так. Если мы попытаемся в таких случаях только вылечить зависимость от алкоголя и (не дай бог) вылечим ее успешно, мы можем ожидать возникновения более деструктивных форм девиантного поведения, и в частности, описанного выше суицидального поведения.
При успешном лечении в лучшем случае происходит трансформация субстанционных форм аддиктивного поведения в другие менее патологические несубстанционные формы аддикций (например, в работоголизм, стремление к накопительству, гэмблинг).
Еще более часто после лечения или спонтанно субстанционное аддиктивное поведение трансформируется в ипохондрический синдром.
Большинство ярко выраженных длительных ипохондрических состояний, протекающих с паническими атаками, мне приходилось наблюдать у мужчин в возрасте 35 – 45 лет, длительное время перед этим злоупотребляющих алкоголем. Практически всегда эти пациенты имеют четкий алкогольный анамнез, и ипохондрическая симптоматика развивается непосредственно после вегето–сосудистого пароксизма на фоне передозировки алкоголя. Как правило, употребление алкоголя после первой панической атаки, сопровождающей вегето–сосудистый пароксизм, прекращается и на первый план выходит затяжная невротическая ипохондрическая симптоматика. Болезнь приобретает характер ипохондрического развития личности, крайне плохо поддается психотерапевтическому лечению, потому что основной патогенетический механизм возникновения ипохондрической симптоматики не всегда осознается.
Однако при подробном сборе анамнеза практически всегда в этих случаях удается выявить наличие не только ранее актуальных идей несоответствия своего реального положения имеющемуся, но и глубинное, сиюминутное, никуда не исчезнувшее актуальное чувство неисполненности и недостигнутости. Один из моих пациентов с подобным течением заболевания (алкоголизация – вегето–сосудистый пароксизм с панической атакой – ипохондрический синдром и ипохондрическое развитие личности) рассказывал мне, что в период лечения в отделении ему приснился сон, что он в одиночестве, без всякой цели бредет по одной из центральных улиц города и видит на всем пространстве площади перед драматическим театром накрытые столы, за которыми один из его бывших однокурсников (коммерсант, добившийся блестящих коммерческих успехов и материального благополучия) с размахом отмечает свой день рождения. На этот гигантский праздник приглашены сотни людей, он видит десятки знакомых лиц, они все приглашены, кроме него одного. И он, печальный, торопливо проходит по улице вдоль всех этих весело пьющих и едящих людей, мечтая только об одном, чтобы поскорее пройти мимо них и чтобы его никто не заметил.
В любом случае панической атаки, сняв пласт тревожной, фобической и обсессивной симптоматики, мы обнаружим пусковую ситуацию, которая недвусмысленно довела до сознания человека тот факт, что его существование не безусловно — вполне возможны и иные варианты. То же самое мы обнаруживаем в случаях обсессивно-фобических расстройств.
Правда, здесь мне могут задать один каверзный вопрос из разряда тех, которые в свое время и я сам задавал себе: почему не у всех людей, которые сталкиваются с ситуациями, угрожающими их жизни, развивается травматический невроз? Кроме того, я уверен, любой клиницист может привести не один пример, когда травматический невроз развивался у человека, который ранее сталкивался с реальной угрозой для жизни, но не заболевал...
Недавно я лечил пациентку, которая в силу особенностей своей работы была вынуждена часто и далеко ездить на машине. Год тому назад она попала в тяжелую автокатастрофу, получив множественные ушибы мягких тканей лица и сотрясение мозга. Вместе с ней в машине ехали водитель и ее коллега. Они тоже пострадали, но, со слов пациентки, быстро забыли о произошедшем (коллега даже не стала рассказывать о случившемся домашним). Она же уже год не может избавиться от страха транспорта, не может ездить со скоростью выше 60 км/час, ей постоянно снятся кошмарные сновидения, в которых травматическая ситуация не только проигрывается вновь и вновь, но и еще более усугубляется ужасными сценами, в которых ее разрывает на части и она лежит в луже собственной крови.
Фоном для развития травматического невроза у пациентки служит крайне неблагоприятная ситуация в личной жизни. Она живет с мужчиной, который не удовлетворяет ее ни в каких отношениях, не будучи в силах ни оставить его, ни терпеть дальше. Семейная жизнь пострадавших водителя и коллеги вполне удовлетворительная.
Чтобы у человека возникла клиника посттравматического стрессового расстройства, мало одной лишь реальной угрозы его жизни,— необходимо, чтобы с другой стороны существовало мощное, патологически усиленное влечение к смерти. Только тогда между влечением к смерти и ситуацией, способной его удовлетворить, возникает мощный вал фобической симптоматики. Только теперь и только так нам становится понятно, почему влечение к смерти начинает «привязываться» к любым ситуациям, хотя бы отдаленно напоминающим притягательную. Люди с посттравматическим стрессовым расстройством боятся смотреть передачи, в которых показывают эпизоды насилия, они не могут читать газеты, в которых имеется милицейская хроника, не могут слушать рассказы, в которых приводятся примеры, как кто-то заболел или с кем-то произошло какое-то несчастье. Они слишком хотят, чтобы все это произошло с ними. Поэтому система хронификации жизни не позволит им получать доступ к подобной информации. «Травматики» напоминают старых дев, которые настолько хотят сексуального удовлетворения, что вынуждены избегать любых сексуальных тем и любой сексуальной информации, панически пугаясь ее. Человек, у которого система сексуальности работает нормально, и равным образом человек, у которого влечение к смерти не усилено, с удовольствием относятся и к теме сексуальности, и к теме смерти. По большому счету, это и есть те две основные темы, которые интересуют подавляющее большинство нормальных людей, с удовольствием движущихся дорогой сексуальности к смерти.
Отправлено: 13.02.08 19:20. Заголовок: Сновидение по Фрейду
Еще раньше в связи с темой исполнения желания Фрейд писал, что если мы предполагаем, что психическая деятельность подчиняется принципу удовольствия, а сновидение всегда есть исполнение желания, то как быть с теми многочисленными сновидениями, которые вызывают неприятные чувства, и в том числе "гнетущий страх"? Если мы не всегда можем управлять окружающей реальностью, которая не спешит заботиться об удовлетворении наших желаний, то что может помешать нашей психике, если она подчиняется принципу удовольствия, во время сна, когда мы практически не зависим от этой внешней реальности, воспроизводить в сновидениях только самые приятные и доставляющие наслаждение картины? Почему не работает та компенсаторная функция сновидений, которая так наглядно проявляется в детских сновидениях- Мы видим, что потребность "найти объяснение тому, что есть много мучительных и, в частности, страшных сновидений" возникла у Фрейда задолго до написания "По ту сторону принципа удовольствия". Для объяснения этого парадокса он выдвигает несколько гипотез. Первая является данью его убежденности в охранительной функции сновидений. В соответствии с этим страшные сновидения есть следствие недостаточной успешности этой функции. Охранительная функция сновидения не справилась с поставленной задачей, и часть "мучительного аффекта мыслей" осталась в сновидении. Но при этом, полагает Фрейд, первичная реальность была, очевидно, еще кошмарнее, чем сновидение, которое, как могло, пыталось ее улучшить, но не добилось полностью своей цели.
Фрейд не слишком серьезно относится к своей первой гипотезе, поскольку называет следующую "более важной и глубокой". Она заключается в том, что исполнение желания во сне должно было бы, конечно, доставлять удовольствие, но, спрашивается: кому? Тому, кто имеет желание? Но как относится иногда к своим желаниям тот, кто видит сон? Не он ли подвергает их цензуре, всячески вытесняет и подавляет? Нужно ли удивляться тогда, что исполнение подобного вытесненного и подавленного желания в сновидении будет сопровождаться неприятными аффектами, в том числе страхом. Фрейд пишет здесь: "Страшные сновидения часто имеют содержание, совершенно свободное от искажения, так сказать избежавшие цензуры. Страшное сновидение часто является неприкрытым исполнением желания (курсив наш - Ю.В.), естественно не приятного, а отвергаемого желания. Вместо цензуры появляется страх. Если о детском сновидении можно сказать, что оно является исполнением дозволенного желания, об обыкновенном искаженном сновидении - что оно [есть] замаскированное исполнение вытесненного желания, то для страшного сновидения подходит только формула, что оно представляет собой неприкрытое исполнение вытесненного желания. Страх является признаком того, что вытесненное желание оказалось сильнее цензуры, что, несмотря на нее, оно все-таки пробилось к исполнению или было готово пробиться".
Фрейд считает, что мы мучительно воспринимаем бессознательное желание, реализованное во сне, только потому, что наше Я находится на стороне цензуры, и мы даем ему отпор вплоть до пробуждения. "Появляющийся при этом в сновидении страх, - пишет далее Фрейд, - есть страх перед силой этих обычно сдерживаемых желаний". То, что страшные и неприятные сновидения не подчиняются, казалось бы, принципу удовольствия, Фрейд объясняет еще и тем, что в структуру сновидения вместе со страхом вмешивается наказующая инстанция нашей психики, которой приятно доставлять нам страдания за недозволительные с ее (инстанции) точки зрения желания (Фрейд, 1989а).
Итак, страшное сновидение - неприкрытое исполнение вытесненного желания. Вернее было бы сказать, что страх и есть то самое прикрытие, которое защищает нас от собственных желаний во сне. Уберем страх - и мы увидим наше самое глубокое, самое сокровенное желание в чистом виде. Для того чтобы понять "обыкновенное искаженное сновидение", о котором пишет Фрейд, нужны ассоциации, нужно овладеть искусством толкования, нужно время, но даже в этом случае терапевт никогда не может быть полностью уверен в том, что он правильно интерпретировал материал сновидения. Для того же, чтобы понять страшное сновидение, искусство толкования не нужно: оно, как пишет сам Фрейд, "представляет собой неприкрытое исполнение вытесненного желания". Более того - знание того, что прикрывает собой страх, позволяет нам черпать информацию не только из ночных страшных сновидений, но и из многочисленных дневных страхов, каждый из которых также прикрывает собой вытесненное и неосознаваемое желание, направленное противоположно страху. Чем больше страх, тем больше желание и наоборот.
Возвращаясь к пациентам, страдающим посттравматическим стрессовым расстройством, постараемся понять, какие динамические процессы протекают в их психике, и как эти процессы обусловливают всё разнообразие этой феноменологии. Как известно посттравматическое стрессовое расстройство развивается в ответ на травмирующие психику экстремальные воздействия, при которых человек является участником или свидетелем событий, сопряженных с тяжелыми травмами, гибелью или угрозой гибели людей (особенно - близких) или угрозой ему самому, и испытывает при этом сильный страх, тревогу или беспомощность.
Если мы с вами взглянем на это с точки зрения тифоаналитической концепции, то становится понятно, что происходит тогда, когда человек, столкнувшись с опасностью для жизни, внезапно обнаруживает для себя возможность реализовать это влечение значительно быстрее, чем позволяло ему рассчитывать его собственное сознание, прикрытое страхом. В тот момент, когда эта "соблазнительная" идея начинает проникать в его сознание, система хронификации жизни незамедлительно блокирует её, включая тревогу и страх. На феноменологическом уровне этот процесс ведёт к тому, что в бодрствующем состоянии человек с посттравматическим стрессовым расстройством стремится всячески избегать мыслей, ощущений и разговоров, связанных с тем, что он пережил. Он избегает людей, мест и деятельности, вызывающих воспоминания о случившемся; ему трудно воспроизвести в памяти многие детали пережитого, у него возникают выраженная тревога и дискомфорт от напоминаний или намёков на пережитое. Но, как показывает клиника травматического невроза, полностью осуществить блокаду и вытеснить нежелательную информацию не удается. В ней есть определенная притягательность. Не только характерные повторяющиеся сновидения, включающие сцены из пережитых событий, но и повторяющиеся навязчивые воспоминания, доходящие в своей интенсивности до иллюзорных и галлюцинаторных феноменов (флэшбэки), заставляют нас вслед за Фрейдом предположить, что в психической реальности действует сила, для которой ситуация с максимальным риском для жизни представляет несомненную ценность.
Нужно заметить, что состояние сна, когда происходит основной прорыв воспоминаний, много ближе к смерти, чем состояние бодрствования. Во время сна функционирование системы хронификации жизни в значительной степени ослаблено. Во сне человек как бы забывает, что нельзя думать о смерти, и навязчиво, раз за разом возвращается к моменту максимальной близости с влекущим состоянием небытия, которое однажды уже было рядом. Но система защит "не спит" даже во время сна и, как только распознаёт это запретное посягательство, "наказывает" сновидца немедленным пробуждением, тревогой, испугом и ужасом, лишает его удовольствия сна, вызывает затруднения засыпания и поддержания сна. Феноменологически наблюдаются реакции избыточной активации: бессонница, сверхбдительность, раздражительность, испуг. Психодинамически это соответствует гиперактивации системы хронификации жизни. За попытку даже гипотетического бегства из жизни в удовольствие смерти человек наказывается лишением удовольствия от сна.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума